|

Переписка Гегеля с Гёте

ГЕГЕЛЬ - ГЁТЕ

Ваше Превосходительство!

Позволяю себе вольность с искренним доверием обратиться к Вам с просьбой, продиктованной как желанием быть наиболее полезным и сфере собственной деятельности, так и убеждением, что все, что относится к интересам здешнего университета, связано с вниманием к нему Вашего Превосходительства. Узнав, что некоторые из моих коллег ожидают милостивейшего назначения их профессорами философии и в связи с этим вспомнив, что я — старший из здешних приват-доцентов, осмелюсь вынести на Ваш суд вопрос, не следует ли опасаться мне, что возможности моей деятельности в университете будут ограничены ввиду предпочтения, оказанного высшими инстанциями другим лицам.

Так как мы в связи со всем, что может быть полезным дли университета и его членов, обращаем свой взор к Нашему Превосходительству, то я осмелился попросить Вас при случае рекомендовать меня вниманию светлейших попечителей, если они решат присудить кому-либо звание профессора философии. Будучи ужо три года приват-доцентом, я думаю, что по терапией морем в предстоящем зимнем семестре прочитаю курс внимающим мне, как я полагаю, не без удовольствия многочисленным слушателям, число каковых зимой будет еще больше, к чему не премину стремиться. Созданные мной до сих пор литературные труды еще слишком незначительны, чтобы я позволил себе представить их Вашему Превосходительству. Цель одной из моих работ, которую я намерен завершить зимой для курса моих лекций, — чисто научная разработка философии — даст мне основание представить ее Вашему Превосходительству, если Ваше Превосходительство позволит мне это.

Я очень хорошо знаю, что в этих обстоятельствах мне необходима поддержка в виде благосклонного мнения Вашего Превосходительства, чтобы я мог надеяться, что в своей профессии буду полезен для университета, и чтобы мне не приходилось мои желания и надежды целиком оставлять на милостивое благоусмотрение Вашего Превосходительства. Отчасти я говорю об этом также и потому, что мои стремления получили бы большое поощрение, если бы светлейшие попечители обратили на меня свое милостивое внимание, не ставя меня в невыгодное по сравнению с другими положение.

Позвольте, Ваше Превосходительство, выразить уверение в моей полной глубочайшего уважения преданности, в чем я и остаюсь Вашего Превосходительства покорнейшим слугой,
д-р Гегель, приват-доцент философии в Иене. Иена, 29 сентября 1804 г.

ГЁТЕ - ГЕГЕЛЮ

Я бы просил Вас, милый доктор, рассматривать приложенное по меньшей мере как доказательство того, что я не перестаю в тишине содействовать Вам. Правда, я хотел бы предложить большее; но мне кажется, что а таких случаях, когда положено начало, уже многое сделано для будущего. Желаю благополучия и хотел бы вновь увидеть Вас здоровым и радостным.

Гёте Иена, 27 июня, 1806 г.

ГЕГЕЛЬ — ГЁТЕ

Ваше Превосходительство,

так как Вы соблаговолили определять мне годичное жалованье и так как я ужо высказал Вам первые слова благодарности, позвольте мне выразить признательность, которую я чувствую к Вашему Превосходительству.

Одновременно осмелюсь просить Ваше Превосходительство выразить Его Сиятельству мою покорнейшую и признательнейшую благодарность за ту поддержку и поощрение моего стремления быть полезным в своей сфере деятельности в университете, за благодеяние, которое тем более ценно, что благодетель — благородный, выдающийся князь, в лице которого искусства и науки Германии чтят своего величайшего знатока и благороднейшего защитника. Поскольку я на собственном опыте убедился в том, какое участие Ваше Превосходительство принимает в поощрении этих благородных намерений, и знаю, сколь обязан я новому проявлению Вашей благосклонности, прошу Ваше Превосходительство милостиво принять мою почтительнейшую благодарность. Со своей стороны я постараюсь приложить все свои силы к тому, чтобы заслужить столь цепное доказательство Вашей доброты. С величайшим доверием поручаю себя Вашей дальнейшей благосклонности и защите, оставаясь

Вашего Превосходительство
покорнейшим слугой. Г. В. Ф. Гегель, доктор и проф[есор] философии, Иена, 30 нюня, 1806 г,

ГЕГЕЛЬ — ГЁТЕ (Бамберг, март 1807 г.).

Ваше Превосходительство,

нет необходимости в пространных объяснениях того, что содержание, которое назначила мне милость Его сиятельства герцога, и жалованье, которое дает мне исполнение моих обязанностей преподавателя, при сложившихся обстоятельствах не составляют достаточных для меня средств существования. Поскольку во время моего пребывания в Бамберге, связанного с литературными делами, мне представилась возможность принять предложение участвовать в одном частном деле, которое является временным и может помочь достигнуть цели материального обеспечения, то я позволил себе обратиться к его превосходительству тайному советнику фон Фойгту с покорнейшей просьбой о том, чтобы Его сиятельство герцог этим летом предоставил мне отпуск, с тем, чтобы я мог вести здесь частные дела и заработать достаточно средств в ожидании счастливого времени, когда я при помощи и поддержке Вашей милости вновь обрету возможность выполнять свои служебные обязанности в университете и добиться этой цели посредством болов приятных занятий. Осмелюсь покорнейше обратиться с той же просьбой к благосклонности и доброже-лателъности Вашего Превосходительства, прося о милостивейшей поддержке Вашего Превосходительства.

Позвольте мне приложить к письму экземпляр моего труда ', вышедшего на прошедшую пасху, выставить его на Ваш суд и засвидетельствовать тем самым мое благоговейное к Вам почтение, с чем я имею честь пребывать

Вашего Превосходительства покорным слугой.
Г. В. Ф. Гегель, д-р и проф. философии в Иене.

ГЁТЕ - ГЕГЕЛЮ

Ваше благородие,

столь желательные, сколь и решительные, высказывания Ваши в пользу древнейшего и лишь новопаложенного мной учения о цвете вдвойне и втройне вызывают мою искреннейшую благодарность, ибо решение мое вновь высказаться об этих предметах всюду ищет для себя друзей и сочувствующих. Прилагаю пасть выпуска, который вскоре выйдет целиком:. Вскоре последует целое, всячески препоручая себя Вам.

Удовольствия и поучения для себя жду от Вашего труда, который в самое ближайшее время будет в моих руках.

С особенным уважением
покорнейше Гете. Иена, 8 июля 1817 г.

ГЕГЕЛЬ - ГЁТЕ Гейдельберг, 20 июля 1817 г.

Ваше Превосходительство

уже чрезвычайно обрадовали меня своим одобрением и поручением г-ну Буассере выразить мне таковое — моих слов, не высказать которые я не мог, о слепом поведении школы при том свете, который Вы зажгли для духа, после того как природа зажгла его для чувства. Теперь Ваше Превосходительство еще добавляют к этому нечто большее и столь добры, что не просто сообщают мне об этом, но и необычайно радуют меня совершенно новым подарком. После того как я, как, впрочем, и все, только еще не толпа, уже был обязан Вам правильным пониманием природы света и широкого многообразия его явлений, я, признаюсь, был прямо поражен разрешением новой загадки, которая в течение ряда лет в столь многих обличьях носилась пред моим взором во все более простом и вовсе более сложно составленном виде, все удаляясь от истока, какой можно было получить; я тщетно пытался подчеркнуть надежду на решение — удаление от истока может лишь усилить жажду, но не утолить ее.

Ваше Превосходительство желают называть свои метод наблюдения природных явлений наивным: смею идти на уступки своему факультету настолько, чтобы распознать в таком методе абстракцию и изумиться тому, как Вы, твердо придерживаясь простой исходной истины, исследовали только условия в том виде, как они складываются в этом новооткрытом своем хитросплетении, и вскоре обнаружили их и очень просто вычленили их из целого.

В первых открытых молю явлениях исчезновения и возникновения света в зависимости от разного положения зеркал по отношению друг к другу я, как и все, не мог противиться тому, чтобы именно в положении зеркал видеть причину ослабления или исчезновения света. Но это простое и видимое глазами соотношение только Ваше Превосходительство обратили в суть дела, а тем самым возвысили до мысли и прочно установили, благодаря этому Вы сразу же получили различие светлого и темного, а тем самым требуемое и для всего остального, где такое различие появляется ввиду различия того, что происходит на плоскости отражения и за ее пределами, и получили столь простым способом, что удовлетворительность такого решения должна быть сразу же очевидной для всякого непредвзятого наблюдатели, точно так же как объяснение, это по сравнению с многообразными, отчасти теоретическими затеями. вроде поляризации, четырех угольности лучей и т. д. и т. п., отчасти же экспериментаторскими, не только, как и следовало бы желать, не огорчительно, но, хочется сказать даже, веселит.

Первая статья, помещенная на благосклонно присланном листе, так объясняет характер отражений столь интересного двойного феномена шпата и происходящих при этом цветовых явлений| что это равным образом помогает нам преодолеть боязливость перед лицом все новых и новых цветовых призраков, как боязливость ученика, забывшего слово мастера, при виде потока духов, которого он уже не может одолеть.

После данного объяснения этого феномена Вы упоминаете на стр. 24, что феномен известкового шпата можно разобрать и механически. Когда-то произведенное Малю, так сказать, ромбоидальное противопоставление зеркал (когда они образуют крест) давало мне робкую надежду, что оно будет способствовать отраженному наружу изображению этого феномена. С точки зрения философской я спокойно могу остановиться на той мысли, что феномен преломления, когда отражения удваиваются, своей причиной имеет ромбоидальную природу одновременно прозрачного и потому только обычным путем преломляющего свет пшата, причем то и другое качества позволяют выступить одновременно, что в аппарате Малю происходит как феномен зеркального отражения, но только одно за другим благодаря противоположным положениям зеркал. Ваше Превосходительство упоминают об отражениях в топких нитях прекрасного экземпляра шпата, которым Вы обладаете, объясняя их, если я правильно понял Вас, как побочные отражения, помимо того, что эноптические явления будут относиться тогда к проходам как существующим расщелинам.

Думаю поэтому, что правильно понимаю Вас, относя основной удвоенный образ все еще за счет преломления; причем и здесь я останавливаюсь только на том, что в совершенно прозрачном, как вода, шпате происходит то же самое, что и в энтоптических фигурах (меня радует, что Вы сохраняете это название, которое я сочинил по образцу греческого (эпонтическое) ячеистого стекла, эту ячеистость я наливаю точечностью его природы, здесь невозможно распознать ни малейших царапин или точек (как и равным образом, например, и в густом, в узле линии и т. п.), и в физике именно потому нельзя пригнать нор и атомов, что их нельзя видеть (а с ними как мыслительными вещами, каковыми они и являются, справляется метафизика).

Под механическим, или обращенным наружу, изображением феномена преломлении двойного шпата я поэтому имел бы в виду такое соединение параллельных и других, перекрестных, зеркал, при котором с помощью первых можно было бы показать в отражении так называемый ординарный образ, о с помощью вторых— одновременно — и экстраординарный, а при изменении угла возникло бы усиление одного и ослабление второго изображения, равно как исчезновение одного (у известкового шпата, если я верно вспоминаю, в главном разрезе).

Если отклонить сомнения в осуществимости такого механического устройства, то всегда оставался бы скачок от подобного способа преломления к способу отражения, равно как скачок от существующей механической раздельности к различию, которое заключено только во внутренней природе вещи.

Но еще более резкий скачок представляется мне сейчас, когда я замечаю, что на ясный и прекрасный образ нарисованный Вашим Превосходительством, я отвечаю случайной мыслью, как бы тенью побочного образа. Но я смею просить Вас отнести это за счет того интереса, который пробудил во мне Ваш прекрасный показ феномена, приведший .меня к такому излиянию. Поэтому пусть Вам будет угодно не замечать этой кислой виноградины среди плодов, которые ужо принесли Ваши столь же богатые далеко идущими последствиями, сколь и простые взгляды, и без того оставляющие другим только скудные остатки; рассматривайте как мой единственный ответ столь радостное обогащение моих знаний благодаря упомянутым статьям, равно как и минералогической статье, которая в то же время к такому моему удовольствию вызвала с памяти наглядную картину, которую Ваше Превосходительство были столь добры показать мне однажды на примере Вашей пенской коллекции 5. Помимо наслаждения, вызываемого строками, сколь глубокими столь и просветленными, которыми Вы, как виньетками, украсили начало этого естественнонаучного собрания, это последнее обещает нам еще так много иного, отчасти нового, отчасти же возобновленнго. что (еще так мало признаваемое но букве и но имени) благодаря живущему в нем духу так глубоко проникло во весь метод естество испытали я.

Если Ваше Превосходительство пожелают почтить своим вниманием мои новейшие разыскания, то мне хотелось бы, чтобы Вы не сочли недостигнутой главную мою цель, именно идти вперед твердой стопой (хотя широта [рассмотрения] этим весьма ограничивается), откапываясь от общих аналогии, фантастических комбинаций и от простого названия — манеры, почти ужо отнявшей всякое доверие к лучшей основе философской тенденции в естествознании.

С глубочайшим и неизменным почтением Вашего Превосходительства покорнейший слуга проф. Гегель

ГЁТЕ - ГЕГЕЛЮ

Ваше благородие.

Пусть прилагаемый выпуск застанет Вас в добрый час и особенно благотворно подействует на Вас энтонтическая статья! В Нюрнберге Вы присутствовали при появлении этого прекрасного открытия, были его крестным отцом и впоследствии проницательно оценивали все сделанное много для сведения этого феномена к его первичным элементам2. Прилагаемая статья содержит в возможно более кратком виде все, что с самого начала, а особенно и последние годы наблюдал я, пробовал, повторял в разных обстоятельствах, думал и заключал, все, в чем и отчасти держался в кругу, а отчасти выходил за его пределы, где привлекал с разных сторон аналогии, пока все наконец не построил в известном порядке, какой был для меня наиболее привычен и наиболее нагляден, если нужно было продета вить все добытые поучения и сообщить все опыты по порядку.

Пусть все это удостоится Вашего одобрения, потому что нелегко выражать словами то, что следует представлять взору. Продолжайте же принимать участие в моих способах рассматривать предметы природы, как поступали Вы доныне. Здесь речь идет не о млении, каковое надлежит распространять, но о методе, каковой надлежит сообщать, чтобы каждый мог пользоваться им как орудием по своему разумению.

С радостью слышу я из многих мест, что наилучшие плоды приносят Ваша усилия в завершении образования молодых людей; воистину есть нужда и это странное время, чтобы из какого-нибудь центра распространялось учение, пользуясь которым можно было бы теоретически и практически способствовать. Конечно, нельзя воспрепятствовать тому, чтобы пустые головы не увлекались неясными представленные и звонкими потоками слов; но и умные головы страдают, ибо, замечая ложные методы, которыми оплели их с юности, они замыкаются в себе, делаются темными или трансцендентными.

Пусть всегда вознаграждены будут прекраснейшими плодами ваши заслуга ради мира настоящего и грядущего.

Гёте Иена, 7 окт. 1820 г.

ГЕГЕЛЬ - ГЁТЕ Берлин, 24 февраля 1821 г.

Вызывающий радость подарок Вашего Превосходительства публике — новый естественнонаучный выпуск [Вашего труда], а мне, кроме того, экземпляр такового и столь доброе письмо я оставил на свободное время праздников, чтобы еще раз и вполне насладиться им, ответив на дар этот некоторыми, быть может случайными, мыслями, которые будут по крайней мере свидетельствовать о проявляемом мной интересе к нему. Я полагал тогда, что могу до этого времени отложить выражение своей благодарности Вашему Превосходительству, будучи уверен, что Ваше Превосходительство убеждены в том, насколько дорога для меня эта Ваша память обо мне, это новое обогащение моих взглядов, и сколь живительны для меня все просветленно-строгие проявления Вашего гения. Но на каникулах я чувство-вал себя не так хорошо, и теперь не могу уже откладывать долее выражение своей признательности.

Из всего столь разнообразного содержания выпуска мне прежде всего надлежит благодарить Ваше Превосходительство за то, что Вы пожелали открыть нам глаза на энтоптические цвета; весь ход рассуждения и его завершенность, равно как содержание его, не могли но вызвать у меня чувства величайшего удовлетворения и признания. Несмотря на такое обилие аппаратов, хитроумны к приспособлений и опытов, касавшихся этого предмета, и, быть может, как раз ввиду всего этого и даже вопреки всему отцовству и крест лому родству, начиная с первых явлений, наблюдавшихся Малю2, и кончая дальнейшими, которые вызваны первыми, мы ничего не понимали; но по крайней мере для меня понимание превыше всего, и всякий интерес, представляемый чистым феноменом, не что иное, как пробуждающееся желание понять его.

Чтобы сразу же покончить с этим только что названным крестным родством, ибо Ваше Превосходительство пожелали вспомнить об одном давнем замечании моем, касавшемся моего содействия в некоторых молочая, Ваше Превосходительство прекрасно знает, как мало значит теперь быть крестным отцом ребенка; но это воспоминание вынуждает меня, однако, пуститься в подробные объяснения того, что напоминание это о содействии отнюдь не имело с моей стороны в виду какую-либо честь для себя или хотя бы признание заслуги, оно должно было исключительно представить некую притчу, в каковой использованное событие, как известно, само по себе лишено какой-либо исторической ценности, по должно только означать нечто вообще случающееся— fabula docet [басня учит], и именно таким образом, что отдельный, взятый для примера случай может быть совершенно незначительным и тем более, если общее положение истолковывается в применении к другому случаю, может быть, что первый по сравнению с этим последним не идет ни в какое сравнение по своему смыслу и о нем нельзя уже даже и думать. Поскольку же теперь речь идет о свете и цвете, то само собой напрашивается включение в изложение такого незначительного обстоятельства, как, скажем, вклад в ту или иную букву и запятую, по той причине, что оно отдаленно а, словно притча, напоминает о часто происходящем явлении, когда люди, которые взяли исключительно у Вашего Превосходительства все, чем владеют и что знают (причем тут уже речь идет ее о той или иной букве или запятой), теперь ведут себя так, словно все это они извлекли из своих собственных рудников» а когда они наталкиваются на какую-нибудь новую деталь, то сейчас же доказывают, сколь мало они усвоили хотя бы эти воспринятые ими знания, тем, что такую дальнейшую частность по способны уразуметь на основании прежних принципов и вынуждены предоставить Вашему Превосходительству воссоздать образ из бесформенного куска п благодаря такому подлинному крестному родству вдохнуть в него внутреннее духовное содержание. Вот это веяние духа — а о нем и собирался я говорить, и оно, собственно, единственно достойно обсуждения — это веяние духа так сильно обрадовало меня в изложении Вашим Лревосходятельстволг феноменов эптотическпх цветов. Вы ставите во главу угла простое и абстрактное, что так удачно называете прафеноменом, затем раскрываете конкретные явления в возникновении их благодаря привхождеию дальнейших сфер воздействия и новых обстоятельств и так управляете всем процессом, чтобы последовательный ряд шел от простых условий к более сложно составленным, располагаясь в определенном порядке, так что все запутанное является в полной ясности только благодаря такой своей декомпозиции. Выискивать своим чутьем этот прафеномен, освобождать его от всяческих прочих, случайных для пего самого сопутствующих моментов, постигать его, как говорим мы, абстрактно — это я считаю делом великого духовного чувства природы, равно как метод такой Вообще считаю поистине научным для познания в этой области. Напротив, я вижу, как Ньютон и весь сонм физиков после пего хватаются за какое-нибудь сложное явление, упираются в него как в стену и начинают взнуздывать клячу с хвоста, если воспользоваться таким оборотом речи. И при этом часто бывало с ними, что какие-нибудь неважные для изначального состояния вещи обстоятельства — даже если таковыми оказывались только их неприятности при взнуздывании с хвоста — они выдают за условия явлении и всякими хитростями, выдумками и ложью вдавливают, просовывают и вгоняют н явление все то, что лежит перед ним и за ним. При этом у них не обходится без «изначальности»; они привносят метафизический абстракт, будучи сотворенными духами, они вкладывают в явления некое рукотворное, достойное их самих: нутро и, находясь в таком «cеntro», столь же ликуют о мудрости и величии, окапываются столь же серьезными тружениками, что и каменщики в храме Соломоновом. Эти изначальные феномены напоминают мне прибавленный Вашим Превосходительством к «Учению о цвете» рассказ о происшествии, когда Вы смотрели на белую стопу, вооружившись [ступенчатыми] призмами Бюттнера, и не видели ничего, кроме белой стены. Рассказ этот очень облегчил мне доступ к «Учению о цвете», и всякий раз, когда я занимаюсь этой материей, я вижу пред собой этот прафеномен, вижу, как Вы, Ваше Превосходительство, наблюдаете белую степу с помощью бюттнеровских призм и не видите ничего, кроме белого диета. Но пусть Ваше Превосходительство позволит еще говорить мне об особом интересе, который представляет для нас, философов, подобный особо вычлененный изначальный прафеномен, о том именно, что такой препарат мы можем непосредственно использовать — с разрешения Вашего Превосходительства — для философии! А именно, когда наше поначалу аморфное, серое или совсем черное — как Вам угодно — абсолютное мы доводим до воздуха и света, до того, чтобы оно возжаждало таковых, тогда нам нужны проемы, чтобы совсем вывести его па белый свет. Наши схемы рассеялись бы как дым, если бы мы просто захотели поместить их в пестрое и запутанное общество неподатливого (widerhalligen) мира. Здесь нам превосходную службу сослужат прафеномоны Вашего Превосходительства. В этом двойном свете — духовном и постижимом благодаря своей простоте, зримом и осязаемом благодаря своей чувственности — приветствуют друг друга оба мира — наш темный мир и являющееся бытие. Так Ваше Превосходительство препарируют для нас и минералы и даже кое-что из руд, превращая их в граненый камень4, который мы в триединстве его можем легко взять и перенести к себе, — это намного легче, чем попытаться нырнуть в лоно ого многочисленных его детей, отбившихся от рук. Нам давно следовало признать с благодарностью, что Вы вернули растительный мир к его простоте и к простоте нашей. Кости, облака — короче говоря, все Вы возвышаете. Если я и нахожу, что Ваше Превосходительство относит область непостижимого н неисследованного примерно туда, где обитаем мы (вместе с Нозе, которому не требовалось, однако, отделываться от таких высоких материй в одних приложениях к генезису базальта, как, вижу я на стр. 221, поступил он), именно туда, исходя из чего мы оправдываем и постигаем Ваши взгляды и прафеномены и даже, как говорится, доказываем, выводам, конструируем их и т. д., — то в то же самое время я сознаю, что Ваше Превосходительство ни в чем не чувствует себя обязанным нам, поскольку Ваши взгляды могли бы удостоиться от этого даже колкого наименования «натурфилософии» и, однако, столь терпимо допускают, чтобы мы в такой невинной манере обращались с предметом Вашего внимания, — все же это не самое худшее, что довелось Вам пережить, и я могу положиться на то, что Ваше Превосходительство узнают тут человеческую природу, — в том, что, когда кто-нибудь добивается весомых результатов, все сбегаются и каждый претендует на то, что и он сделал свою часть. Но и помимо прочего у нас, философов, общий Вашим Превосходительством враг, а именно метафизика. Уже Ньютон вывесил огромный щит с предупреждением: "Физика, бойся метафизики" Но несчастье в том, что, хотя он и оставил друзьям своим такое евангелие и эти друзья правоверно возвещают ого, он и они ничего но добились, кроме бессчетных воспроизведений состояния того англичанина, который не знал о том, что всю жизнь говорил прозой. Однако англичанин этот в конце концов все же узнал о том, а эти пока не понимают даже, что говорят на языке чертовски скверной метафизики. Но я ни слова не сказку больше об этой нужде — о необходимости разрушить до основания эту метафизику физиков. Возвращаясь к одному из уроков, преподанных Вашим Превосходительством, не могу удержаться и не засвидетельствовать Вам мою сердечную радость и признательность в связи с выраженным Вами взглядом на природу тел с двойной рефракцией. Одна из величайших находок, какие только могли быть осуществлены,—это отраженные образы одного и того же, в первом случае представляемые внешними механическими средствами, но втором — внутренней тончайшей тканью природы.

И вот это ручной работы тончайшая ткань темного и светлого но может не новости еще и дальше. Живое в прекрасном — ото в то же время и плодотворное в нем. Но поскольку во всем содержится нечто, о чем можно сожалеть, то мне надлежит оплакивать только одно, что я не мог увидеть этот поучительный ряд феноменов своими главами и лучше всего будучи направляем Вашим Превосходительством. Но быть может, я могу еще лелеять мечту о такой милости — а такая надежда заставляет забыть о сожалении — и, чтобы не испытывать более терпения Вашего превосходительства, позволю себе только повторить спою много довольную благодарность за добрую память Вашего Превосходительства и за уделенные мне поучительные наставления.

Гегель

ГЁТЕ — ГЕГЕЛЮ

Ваше благородие,

чувствую в себе потребность выразить Ван, как порадовало меня Ваше послание.

Что Вы так глубоко пропинаете в задуманное мной и сделанное, чем бы все это ни было, и удостаиваете полного и мотивированного своего одобрения, служит мне великим поощрением и ободрением. В добрый час пришли Bашu .пястки, когда, под впечатлением новейшего разбора энтоитичееких цветов, я вновь просматриваю записи о своих старых хроматических вес гадаваниях и не могу удержаться от того, чтобы, тщательно отредактировав некоторые, не приблизить время появления их перед публикой.

Ваши ценные замечания всегда будут у меня пред глазами, укрепляя меня в вере, в то минуты, когда безрадостная разработка тон темы, в чем повинны бывают современники, если не заставляет меня поколебаться, то близка к тому, чтобы заставить меня отступит!.. Примите вновь мою благодарность и позвольте время от времени посылать Вам новые мои труды. Поскольку Вы столь дружески расположены к прафеноменам и признаете зa мной даже некое родство с этими демоническими существами, осмелюсь доставить философу несколько экземпляров таковых в уверенности, что тот обойдется с ниши так же благосклонно, как и с собратьями as.

Верный Вам И. Б. Гёте Веймар, 13 апреля 1321 г.
Абсолюту покорнейше препоручает себя в дружеские руки прафеномен, начало лета 1821 г.

ГЕГЕЛЬ - ГЕТЕ Берлин, 2 авг[уста] 1821 г.

Ваше Превосходительство,

столь великую благодарность и одновременно извинения в таком запоздании надлежит мне выразить Вам, что не знаю, с чего начать. Хорошо упаковавший прекрасный подарок пришел в целости и сохранности, и я не успевал восхищаться то неисчерпаемостью феномена, то глубоким смыслом представленного, то изяществом исполнения, то плодотворностью вытекающих отсюда следствий, и именно многогранность радости, соединяющаяся в целое в восхищении дружеской добротой Вашего Превосходительства, не допускала меня прежде приступить к подобающим словам благодарности. Но поскольку в абстрактном феномене цвета главную роль играет стекло, то уже сам по себе стеклянный бокал — намного более затейливый прибор, чем треугольная призма в роли кола, коим, держа его в лапах, ангел сатаны побивает физиков. По крайней мере пьющих среди них подобный изящный аппарат должен был бы соблазнить на то, чтобы вытащить из плоти своей кол и, напротив, заглядывать в бокал, а вместе с тем заглянуть и на объективное порождение цвета, каковое можно видеть здесь во всей его наивности. И феномены вторичных, цветов столь приятно выступают наружу, когда мы, переходя к следующему этапу, даем стеклу выполнять его более специфическую функцию, наполняя его вином разного цвета.

Каким бы поучительным испокон веков ни был бокал вина, он бесконечно выиграл благодаря ходу мысли Вашего Превосходительства. Если вино уже бывало мощной опорой натурфилософия, каковая силится показать, что в природе есть дух, именно в бокале обладая ближайшим и сильнейшим подтверждением такого учения, если уже древними Вакх был признаваем и почитаем по сущности своей как мистический Дионис,—как бы пи шумел и ни злобился, возмущаясь против этого, старый добряк Фосс2, то мне представляется, что только теперь, благодаря подаренному Вашим Превосходительством бокалу, для меня раскрылось верное понимание мистического мирового бокала друга моего Крейцера. Чем иным может он быть, если не прозрачной всеобъемлющей оболочкой с желтым, проросшим двенадцатью златыми знаками Зодиака поясом, являющим пестрый мир красок, будучи обращаем как к блестящему Ормуаду, так и к мрачному Ариману4? Но чтобы не оставался он миром схемы, о том заботятся эти золотые кроны листьев и плоды, наполняющие бокал кровью, той, из которой черпают силы и бодрость разноцветные тени, как тени Элизиума из бараньей крови, которую дал им выпить Одиссей. Но каждый раз экспериментируя с этим многозначительным кубком, пью за бодрость и здоровье Вашего Превосходительства, и о памяти о Вас еще более, нежели в символической праистории, черпаю свежесть и новые силы и праздную торжество подтвержденной веры своей в пресуществление всего внутреннего и внешнего, мысли в феномен и феномена в мысль, равно как благодарность к подтверждающему ату веру.

За этими виватами нередко бывает, однако, что вырвется какой-нибудь pcreat [да погибнет] филистерам. Мне кажется, я вспоминаю, что Ваше Превосходительство еще лет двадцать тому назад проронили слови о желании своем пригвоздить к столу ослиные уши физиков. Если позднейшее мягкосердечие и удержало Вас от того, чтобы дать ход справедливому делу, то все же история того, как принимали Ваше учение о цвете, составила бы интересную картину — в параллель к принятию «Вортера», а детальное изложение и опровержение предъявленных Вам возражений произвело бы значительное впечатление, даже показалось бы неизбежным для того, чтобы наступил период обсуждения аргументов и контраргументов. Умалчивать, но замечать — вот излюбленное средство спеси, лености, а по отношению к публике самое действенное средство сохранения своего авторитета. Счастье еще, что некоторые все же говорили; но ремесленникам это опять-таки диет довод, будто бы на Ваши так называемые «сомнения» уже дан ответ, и на этом они будут стоять, что якобы никаких возражений не поступало, И я бы хотел, чтобы этим важным людям испортили их утехи; желание такое снова пробуждается во мне, поскольку только что один молодой человек принес мне «Всеобщие принципы науки» (2-ю часть) моего коллеги из Киля, фон Бергера, где о «критике опытов за и против и выводов из них» говорится simpliciter и par parenthesim [попросту и в скобках.]: «(в каковом отношении отсылаем читателя к ясному изложению и оценке спорного вопроса у нашего друга К. Г. Пфаффа в сочинении и т. д.)». Если к правильно помню это так называемое сочинение «и т. д.» Пфаффа, то он основывается там главный образом на опыте с линзами; Вы в «Учении о цвете» и так остались у нас в долгу о том, что касается этой стороны отражения прафеномена, и обстоятельство это снимет всю полемичность даже в устранении Пфаффа, если Вы возьметесь за таковое не в прозе (ибо Вы, наверное, а стихах обратитесь к этому вопросу). Но такие простецкие ссылки на самом деле слишком уже благостны и самодовольны, чтобы Ваше Превосходительство могло допустить подобные манеры; да и возможны они лишь до тех пор, пока за этим «нашим другом» остается последнее слово.

Тот молодой человек, г-н д-р фод Хепнинг, который, насколько я знаю, имеет честь быть известным Вашему Превосходительству, открыл мне сегодня свое намерение сделать обзор всех официальных обсуждений «Учения о цвете»; у него есть усердие, понимание и достаточные знания самого дела, у меня есть надежды на него; по вообще он очень занят и не может, как следовало бы, посвятить полгода исключительно этой работе; я не премину поощрить его к этой работе ц буду помогать ему, в чем только могу. Мне, по-видимому, не следовало бы говорить об атом в том же тексте, где я выражаю пожелание, чтобы подобный замысел был исполнен Вашим Превосходительством; но, не оставляя надежды па это, по крайней мере на рассмотрение некоторых, особо интересных моментов Вашим Превосходительством, надеюсь, что работа моего друга может быть полезной в своем роде. Если она успешно пойдет, я извещу об атом, и тогда Вы, быть может, позволите при удобном случае спрашивать у Вас совета.

А в заключение Ваше Превосходительство позволят мне сердечно и благодарно выпить за Ваше здоровье из бокала не только веры, но и видения в честь этого дня и на будущее, в честь 28 числа — nam de cetera sumi.

Вашего Превосходительства покорнейший
Гегель

ГЕГЕЛЬ —ГЁТЕ Магдебург, 15 сентября 1822 г.

Ваше Превосходительство.

мне надлежит выразить свою учтивейшую благодарностью благосклонно присланный четвертый естественнонаучный выпуск; читая ого, я не только имел случай насладиться множеством пробуждающих мысль идей л аналогии, поучительных заметок и пр. н Вашим постоянно дружески участливым духом, созерцающим и охватывающим целое, но кроме этого обнаружил, что Вам было угодно не только дружески принять мое письмо, но и опубликовать его, снабдив заглавием «Поощрение»2. Коля нас одаривают столь многообразными и изобильными радостями и одолжениями, мы обязаны отвечать по крайней мере благодарной признательностью и к этому можем что-либо прибавить, лишь приглашая и других и участию в наслаждении и дорабатывая внешние стороны, выводи и т. и.

Меня ни может не радовать, что я побудил г-на д-ра фон Хеннинга углубиться в «Учение о цвете», тем более что ко всему узко достигнутому им Вы присовокупляете еще снос доверие, поручая ему редактировать дальнейшие специальные заметки, разработки, разъяснения и т. п., предоставляя нам это завершении трудя к нашему поучению. Поскольку он вскоре будет у Вас или уже теперь у Вас, он сможет рассказать Вам о дальнейшем; вероятно, он сможет также более понятно изложить мой новый взгляд на сносом действия приемы. Но в дальнейшем я сам дам себе труд яснее выразить свой взгляд и такую точку зрения, исходя из которой это может представить интерес, формулируя такую точку зрения для более конкретного назначения в будущем, ибо только об этом и может идти речь. Он [Хоннинг] сможет также сообщить Вам, что серый цвет почти совершенно пропал у меня.

Поскольку Вы и тайный советник Шульц все время пересылаете друг другу схему цветов, он попадал мне, что написали Вы ему в последнее время об этом предмете, и я хочу коротко отмстить то, что более подробно изъяснит г-н фон Хеншгаг; один философский момент привходит сюда. Для начала мне ничего неизвестно, кроме Вашей, обычно применяемой схемы на стр. 241 4-й тетради: Зеленое Желтое Красное Голубое Фиолетовое и желто-красное оставим пока в стороне как обычные количественные смеси.

Для начала противоположность желтого и голубого не представляет никакой трудности, соответственно светлый и темный фон — и мутное или затемнено и просветление мутного, которое по сравнения) с первым есть темное, по сравнению со вторым светлое помутнение,

Но во-вторых, красное и зеленое — две крайности, определяемые совершенно иначе, вторая противоположность другой природы. Существенным я здесь считаю в первую очередь, что уже желтое и голубое являются качественными крайностями и нам не обойтись здесь одними количественными различиями, которые, вообще говоря, относятся только к пирамиде цветов а, напротив, лишены всякого интереса для теории и созерцания. Далее, красное и зеленое нужно равным образом попять как качественно различные — в противоположность друг другу, равно как эту вторую противоположность— в противоположность первой. Все это сказано уже у Вас, и я никогда по понимал Вас иначе, хотя Вы воздерживаетесь от пользования такими формальными обозначениями, как качественное и количественной.

Во-первых, вторую противоположность в отличие от первой я позволил себе в должен был попять как равномерную, исходя из Вашего толкования, разумея ее как равновесие синтеза — безразличное проникновение фона и мутной среды, так что, собственно, различие фона и среды уже не имеет значения. Мне не нужно приводить Вам документальные подтверждения из Вашего труда. Если мы возьмем это за основу, то теперь это синтетическое единство надлежит подчинить различию; в первом случае это будет простая нейтральность, растворимость и, может быть, даже смешение — вроде механического — голубого и желтого порошка; но и химическое равновесие есть нейтральность. Красное, напротив того, было бы индивидуальным единством, — обратившись внутрь, оно стало субъективным, — чтобы коротко выразить сущность этого единства термином; а форму единства как индивидуальности менее всего приходится объяснять Вам. Вы поэтому провозгласили красное королевским цветом среди цветов, мы же — милой проникновенностью розы — то и другое с легким изменением оттенка.

Я хотел бы, чтобы в этом повороте дела Вы увидели Ваш смысл за нашими формами, тогда я счел, бы свое истолкование оправданным.

Наконец, замечу, что я осмелился переписать набело несколько статей в том виде, в каком они были, и прилагаю их к письму. Своим возникновением они исключительно обязаны беседам с г-ном Шульцом и фон Хеннипгом в прошлую зиму, касаются они частных обстоятельств; первая, возможно, представляет более широкий интерес для удаления близкого и далекого, привходящего в случае двойного зрения. Третью я никак не успел отредактировать; она равным образом касается Пфаффова эксперимента, которым тот особенно кичится и на который бы буквально указали ему на стр. 454 и след. «К учению о цвете» — о 2-м и 8-м опытах Ньютона; здесь есть одно обстоятельство, заслуживающее особого внимания.

Однако мне нужно кончать; я Берлине и еще не успел написать это письмо и потому вынужден просить прощения за скверные гостиничные чернила. С искреннейшим уважением имею честь называть себя

Вашего Превосходительства покорнейшим слугой.
проф. Гегель.

P. S. Прошу Вас быть снисходительным к чертежам; чисть их тоже нарисована здесь бледными чернилами; вино же было не так насыщено водой,

ГЕТЕ - ГЕГЕЛЮ

Ваше благородие!

Память о Вас, которую я всегда храню свежей и живой, превратилась во вполне реальный Ваш образ, когда известная Вам дама в светлом расположении духа вернулась из Берлина, так что я ни могу не представиться Вам многими сторонами. Еще я должен благодарить Вас за присланные мне важные книги; к сожалению, сейчас я отвлекся в сторону от соответствующих глав, так что использование книг мне еще предстоит.

Так как Ваше Высокоблагородие одобряет основное, направление моего образа мыслей, то это еще больше укрепляет меня в нем, и надеюсь, что для меня есть в этом польза сразу с нескольких сторон, и если не для всего целого, то по крайней мере для моей души. Все, что я еще способен совершить, да примыкает к тому, что Вы уже основан и теперь строите.

Сохраните любезную и давнюю благосклонность ко мне и поверьте, что она постоянно доставляет мне радость как один из прекрасных цветов все еще расцветающей весны моей души.

Преданный Вам И. В. Гёте Веймар, 3 мая 1824 г.

ГЕГЕЛЬ - ГЁТЕ Берлин, 24 апреля 1825 г.

Несколько задержавшийся отъезд моего друга г-на профессора Кузена из Парижа, который, кроме того, ставит себе целью представиться Вашему Превосходительству в Веймаре, послужил мне непосредственным поводом напомнить Вам о себе. Прошел год с тех пор, как Мы в одном из писем ко мне подтвердили, что помните обо мне, и Ваше дружеское послание увеличило, если это вообще мыслимо, мое уважение и любовь к Вам и глубоко меня тронуло.

Я приношу свои извинения за то, что ответ задержал до сих пор. Однако я не рассматриваю эту задержку как перерыв в общении с Вами. Ибо мы не только получали в различной связи случайные сведения о Вас от многочисленных друзей, которых Вы здесь имеете, но только получали постоянно сообщения, радовавшие нас тем, что они говорили о Вашем добром здоровье в эту зиму. Нам постоянно говорили о Вас Ваши вышедшие из печати труды, на которых мы учились, которые побуждали нас к деятельности и доставляли наслаждение. Если к этому прибавить еще и бодрость, которую Вы нам внушаете, то я могу сказать, что отношения с Вами вылились в одностороннее общение, всю тяжесть которого Вы несете один. Но это создает необходимость, так сказать, затаить дыхание, чтобы не нарушить наслаждение благоуханием, которое излучает Ваш гений, и не докучать Вам своими письмами.

Но поскольку Вы говорили о моей симпатии, которую Вы, как я мог судить, исходя из Ваших слов, считаете достойной Вашего внимания, это дает мне основание говорить о более глубоких мотивах моей привязанности к Вам и моего благоговения перед Вами. Ибо, когда я оглядываюсь назад, на путь, который пройден мной в духовном развитии, я вижу, что Вы вплетены в каждый шаг этого пути, и я мог бы позволить себе назвать себя одним из Ваших сыновей. Мое мышление получило от Вас силы противостоять абстракции, а Ваши создания были теми маяками, по которым я направлял свое движение.

Когда такие воздействия относятся к побуждениям внутренней природы, то сознание, должно быть, менее подвержено заблуждению, чем в том случае, когда оно соотносит свойство и ценность результатов и совершенных действий с подлежащими разработке началами, полагая, что может позволить себе соизмерять первые с последними, и точно так же, когда сознание превращает эти побуждения в преследуемые им цели, пола-гая, что по этим целям оно и должно определять созидания своей природы и своего таланта или судить о них. К последней мысли меня побудило в первую очередь то интересное, что опубликовано Вами из писем Шиллера, что дает право надеяться па большее3. Противоречия, которые можно в них обнаружить и которые относятся помимо всего другого и к затронутому мной вопросу, особенно привлекли меня соответствием моему образу [мыслей] и еще яснее показали мне внутреннюю борьбу в сознании этого превосходного мужа.

Может быть, Вы позволите мне более детально высказаться по поводу этого предмета впоследствии, особенно после того, как Вы осчастливите нас новыми публикациями писем. Мой друг торопит меня закончить письмо. Как и во многом другом, и здесь он чувствует то же восхищение и любовь к Вам, что чувствует и к Вашему Превосходительству

преданнейший Гегель.

ГЕГЕЛЬ И ВАРНХАГЕН — ГЕТЕ

Ваше Превосходительство!

По всей вероятности, из опубликованных сообщений, а затем и первых номеров новой литературной газеты, для издания которой здесь образовано общество ученых под названием «Общество научной критики», Вы уже достаточно хорошо знаете о целях и направлении этого начинания; поэтому мы можем позволить себе воздержаться от более детальных пояснений и специального обоснования существа нашего дела. Уже при учреждении этого научного общества учредители его и участники с полным сознанием поставленных ими высоких целей и значительных задач, стремясь привлечь путем тщательного отбора сторонников своего дела и коллег, думали в первую очередь о муже, который является первым и прекраснейшим украшением нашей литературы, освещающим всю ее своим немеркнущим светом. Каким бы сильным и настоятельным ни было наше желание добиться в этом новом начинании одобрения и участия Вашего Превосходительства, все же обстоятельства нам подсказывали — и это соответствовало также нашим желаниям — несколько подождать с нашим предложенном и приглашением Вашего Превосходительства сотрудничать в издании, которое существовало только в далеких мечтах и лишь ожидалось. Теперь же, когда наше начинание, пусть еще юное и несовершенное, но полное сил и твердого намерения идти по пути прогресса, рядом вышедших работ с большей определенностью выразило присущий ему смысл и дух, у нас нет уже препятствий нашему заветному желанию, и наше «Общество» намерено осуществить его, ожидая его счастливейшего исполнения. Искреннейшее единодушие по этому поводу наставило нас оставить в стороне общепринятые формы взвешивания доводов и само собой привело к столь необычной форме обращения к Вам. Нижеподписавшимся было дано почетнейшее поручение от имени «Общества» покорнейше пригласить Ваше Превосходительство принять в нем участие. По определенным соображениям мы далеки от мысли включать в это свое приглашение предложения о конкретной деятельности, и все наши желания мы заведомо готовы подчинить вещам более высоким. Однако для нас было бы великой честью, если бы Ваше Превосходительство высказали в связи с нашим начинанием слова своего одобрения, подавая нашему изданию надежду на то, что номера его в удобном для Вас случае будут украшаться Вашими произведениями. Надеемся, что Вы не откажете нам в этом и тем самым дадите дадите возможность включить Ваше высокочтимое имя в список наших авторов, с тем чтобы и мы не вызывали упреков со стороны нации в том, что не оказали самым очевидным образом должного уважения.

Нижеподписавшиеся, исполняя возложенное на них поручение, радуясь исключительному данному им преимуществу и от имени «Общества« принося дань восхищения Вашему Превосходительству, не могут не присоединить и выражение своих личных почтительнейших и признательнейших чувств, в каковых имеем честь пребывать

Вашего Превосходительства покорнейшие и преданнейшие слуги

Гегель, К. А. Варнхаген фон Энзе. Берлин, 6 марта 1827 г.

ГЁТЕ-ГЕГЕЛЮ И ВАРНХАГЕНУ

Уважаемые господа, ваше дружеское письмо от 6 марта вызвало у меня приятные воспоминания. Прошло сорок три года с тех пор, как Шиллер пригласил меня принимать участия в «Орах», и меня в высшей степени радует, что доверие ко мне со стороны моих земляков с тех пор не уменьшилось и что, более того, общество достойнейших ученых2 оказывает мне честь своим предложением участвовать в его живой и целостной деятельности. И буду особенно признателен вам, если вы примете меня в свои ряды и публично назовете мое ИМЯ среди ваших. Я говорю это не колеблясь, тем более что члены Общества, сочувствуя моему теперешнему положению, не будут ожидать от меня регулярного участия в их работах.

Поэтому прошу вас дать мне возможность в течение некоторого времени более близко и в деталях ознакомиться с вашими целями, намерениями, мыслями, которые в целом мне известны, дабы тем самым иметь возможность, смотря по обстоятельствам, сообщать нечто достойное о том, что наиболее мне близко.

Передайте мою сердечную благодарность всему «Обществу» и будьте уверены в моем негласном или открытом участии.

С почтением, доверием и неизменными пожеланиями лучшего.

Веймар, 15 марта 1827 г. И. В. фон Гёте

ГЁТЕ - ГЕГЕЛЮ

Как только я увидал Вашу дорогую подпись под обращенным ко мне письмом, было мгновение, когда я хотел тут же написать Вам несколько строк, да и само письмо звало к тому, чтобы ответить немедленно, и я отложил ответ лишь из-за множества неотложных дел.

Теперь я позволю себе переслать Вам письмо, где, как я полагаю, достаточно ясно изложены желания просителя. Будьте столь любезны ответить мне на вопрос: могут ли эти пожелания быть выслушаны при господствующих ныне в Прусском королевстве учреждениях и представлениях?

Во мне возбудили интерес к упомянутому молодому человеку усилия, которые он первоначально посвятил моему «Фаусту», а позднее — исследованию греческой литературы; когда же я ближе познакомился с его жизнью и занятиями, этот интерес еще более углубился. К сожалению, его надежды найти какое-нибудь место в Берлине оказались тщетными, и я на время оставив свои попытки помочь ему.

Я не мог дать хода его просьбе, которую он мне представил. Зная положение дел. я вес же не отваживался связаться о теми, кто решают такие дела, так как не хотел ни просителю, ни тем, к кому можно было направить его просьбу, доставить неприятность, которую обычно несет с собой отрицательный ответ. Поэтому я принял решение направить это дело к Вам. Будьте так добры сообщите мне пожалуйста. Ваши соображения по этому поводу. Конечно, я хорошо знаю, что речь здесь может идти скорее о милости, чем о надежде на исключение из правила, и все же я не хотел бы остаться совершенно безучастным к этому молодому человеку и отправляю это письмо в надежде, что Вы примете его благосклонно.

Я очень рад и премного Вам благодарен за то что Вы вспомнили обо мне и свяли с Вашим замечательным литературным начинанием. Вы хорошо знаете круг моих литературных друзей в Веймаре, поэтому укажите мне, пожалуйста, о чем Вы хотели бы получить от меня сообщение. Правда, издание моих трудов доставляет мне много не всегда приятных хлопот, и все же дружеский голос всегда может призвать нас. к выполнению в перерыве между делами какой-нибудь работы, к которой мы никогда не приступили бы по собственному почину. Сохраните ко мне Вашу благосклонность, кланяйтесь господину Варнхагену фон Энзе и позвольте принести Вам заверения в моей искренней к Вам привязанности.

С глубоким уважением и доверием

Веймар, 9 мая 1827 г. покорнейше Ваш И. В. фон Гёте,

ГЕГЕЛЬ - ГЕТЕ

Ваше Превосходительство,

теперь я уже в состоянии ответить на Ваше письмо от 9 числа сего месяца, в котором Вы просите сообщить Вам, каковы результаты переговоров о более конкретных желаниях и интересах господина д-ра Шубарта и как я представляю себе соответствующие обстоятельства. Могу сообщить Вам, сначала в общих чертах, следующее: намерения этого молодого человека не могут вызывать сомнений, но существующие условия и шаги, которые могли бы быть в этой связи предприняты, особенно те, которые связаны с государственными учреждениями, как и повсюду, допускают более или менее справедливый подход, но не дают возможности совершенно отвлекаться от них. Распоряжение самого короля об осмотрительности при приеме на службу молодых людей само по себе есть ограничение и при условии, что способности рекомендуемого подтверждены соответствующим образом. Прежние надежды господина д-ра Шубарта, которые наложены в его (возвращаемом здесь) письме, были связали с тем неверным соображением, что он придавал слишком большое значение личному посредничеству. Этому молодому человеку необходимо теперь сделать то, чего он до сих пор, насколько я знаю, не делал, а именно — написать на имя господина министра заявление с изложением своих намерений посвятить себя преподавательской деятельности, а также необходимое в таком случае прошение, подкрепив его должными свидетельствами, и прежде всего указанием своих литературных трудов; полученная им за границей докторская степень вместо с его сочинениями может, но всей видимости, повести лишь к тому, что ему но будет предложено сдать требуемый по форме государстве ними экзамен, но этот экзамен будет заменен таким, который будет связан с меньшими трудностями и будет рассматриваться как достаточный. Он должен лишь руководствоваться убеждением и доверием и, опираясь на них, без промедления приступить к тем действиям, которые необходимы в любом случае, тем более что они будут приняты не с предубеждением против него, но с доброжелательностью, а Ваше дружеское участие в благополучном исходе дела внесет свой вклад в прохождение- всех необходимых инстанций и будет деятельно способствовать осуществлению его конечных желаний.

Хотя и этот случай был приятным основанием для получения от Вас письма, в последнее время наши соприкосновения и сами по себе стали столь многообразными и непрерывными, что мне кажется, будто я ежедневно беседую с Вами. Как один из фактов такого непосредственного соприкосновения должен с благодарностью упомянуть о даровании мне медали, сам повод к изготовлению которой стал здесь общим праздником и которой княжеская чета пожелала явить и увековечить благородный союз дружбы; эту медаль Вам было угодно дать мне в знак доброй памяти.

Нездоровье задержало на несколько недель окончание этого письма. Я хотел подробно написать еще о пожелании, которое Вы высказываете, благожелательно выслушав просьбу нашего «Общества», а именно о пожелании указать тему сообщения, которое мы хотели бы получить от Вас; мы представляем себе такую тему целиком зависящей от того, с чем Вы встретитесь, что заинтересует Вас и о чем Вы пожелали бы написать подробнее, чем в «Искусстве и древности»3 и в естественнонаучных записках. Но если все же называть что-либо, то нам вспомнилось выходящее сейчас собрание сочинений Ленца4, эпоха и литературный характер которого ни у кого не стоит перед глазами с такой живостью, как у Вас, о чем Вы и сами не можете не вспоминать при подготовке к печати Ваших сочинений . Если же Бы желаете высказаться по вопросам оптики, то в Вашем распоряжении любой компендиум по физике или что-нибудь в этом роде, что вышло в последнее время. Я не думаю, чтобы Вас заинтересовали туманные рассуждения Пуркинье5, однако материалов, годных для приложения к «Учению о цвете», — преизбыток. Мы не может не желать и даже не требовать настоятельно такого дополнения; в таком случае я бы предложил для наших «Ежегодников» форму статьи, которая при издании той части Ваших сочинений, где будет помещено «Учение о цвете», может быть опубликована как приложение или как часть приложения. Но я повторяю, что предложения эти делаю только по Вашей настоятельной просьбе.

Через несколько недель я позволю себе переслать Вам второе издание моей «Энциклопедии философских наук» в связи с тем, что в ней я предпринял попытку внести порядок и последовательность в явление так называемого преломления вплоть до получения постоянного цвета, причем я преломление рассматриваю как первую дифференциацию в прозрачном, дифференциацию, которая продолжается затем как затемнение в жестком теле и т. д.7 Господин фон Хеннинг в этот летний семестр вновь читает перед большой аудиторией учение о цвете. В прошлом году, когда oн ездил в Готу, я помимо моих рекомендации велел ему передать Вам, чтобы Вы отругали его за то, что он не подготовил к печати тот конспект, по которому он читал лекции, хотя он сам этого хотел и обещал3. Он, видно, не решился на то, чтобы не передать мою просьбу, но не решался и передать ее, несмотря на мягкость Вашего характера, и ему удалось избежать того и другого только тем, что он не пошел к Вам; но все равно ему придется это сделать.

Теперь позвольте выразить Вам пожелания доброго здоровья и бодрости, прося Нас сохранить благосклонность ко мне, одно из благотворнейших чувств, с которыми я сталкивался в моей жизни.

С прежним безграничным почтением преданнейший Вам

Проф. Гегель. Берлин 29 июня 1827 г.